Если в XIII в. Белая Русь фигурировала только в латинских схоластических трактатах (хоть и созданных авторами, родными языками которых были германские), то в XIV— первой половине XV вв. мы встречаем это название преимущественно в немецкоязычных источниках, где освещаются взаимоотношения крестоносцев и Северо-Западной Руси. Одни из наиболее ранних таких источников – работы австрийского поэта Петера Зухенвирта, который жил при венгерском и баварском дворах, но больше всего времени(1356—1395 г.) провел в Вене. Тематика его геральдических стихов традиционна для рыцарского века: подвиги «совершенных» рыцарей, их галантность, знатность, смелость – качества, проявить которые проще всего было в войнах с неверными, или, другими словами, «сарацинами». К последним относили и язычников-литвинов, и православных восточных славян.

Один из таких геральдических стихов посвящен рыцарю Фридриху фон Кройцпеку  (†1360), многократному участнику крестовых «рейсов» из Ливонии и Швеции. В числе других его «приключений», о которых узнал из первых рук, упоминается и такое:

А потом наехали на белых русов,

На крепость Айзенбург,

Где большая битва

Состоялась…

Айзенбург (Eysenburk) — немецкая передача названия Изборска, древнего «пригорода» Пскова и его главного форпоста в борьбе с крестоносцами, того самого города, где, согласно «Повести минувших лет» в 862 г. «сел» полумифический Трувор, брат Рюрика и Синеуса. Из контекста стиха следует, что неудачная осада Изборска длилась недолго до 1348 г.: сразу после нее Кройцлек направился к шведскому королю Магнусу II и вместе с ним в 1348 г. в походе на подвластную Новгороду Ижору. Не мог ли Кройцпек узнать о названии Белая Русь от шведов? Упомянутая выше «Хроника Эрика» была сложена именно про Магнусе II. Что касается Изборска, то до Болотовского договора (около 1348 г.) Псков и его пригороды номинально считался вассалом Великого Новгорода, или, что то же самое, частью Белой Руси. Зухенвирт вряд ли знал про разницу между Новгородом и Псковом, про только что юридически закрепленную независимость последнего, а если бы знал, то, возможно, не придал бы этому особого значения.

Интересно то, что во время описываемых австрийским поэтом событий служилым князем Пскова, во всяком случае номинально, еще был Андрей Ольгердович, а представлял его тут другой литовский князь – Юрий Витовтович. Разрыв псковичей с Андреем произошел только после гибели Юрия и схватки с немцами, как раз возле Изборска, 15 апреля 1349 г. Несколькими годами ранее, в 1341-м Юрий Витовтович выдержал осаду Изборска крестоноцами, чем снискал симпатии псковичей. Отсюда следует, что, с точки зрения крестоносцев, и Юрий, и Андрей могли восприниматься «князьями Белой Руси» — хоть их имена и не упоминаются Зухенвиртом явно. На это обстоятельство стоит обратить особое внимание: информация о нахождении упомянутых «князей Белой Руси» могла быть воспринята таким образом, что частью этой Белой Руси автоматически становился и Полоцк.

Такое смешение феодальной титулатуры и географической номенклатуры часто наблюдается даже в современной исторической науке. Например, в энциклопедической статье о московско-литовской войне 1500-1503 гг. стародубский князь Семен Иванович Можайский назван «можайским князем», то есть князем из Можайска. На самом деле его отец Иван выехал из Можайска в ВКЛ еще в 1454 г. и его потомки не сохранили никаких связей с бывшей отчизной, кроме родовой фамилии. Впрочем, вполне возможно, что они продолжали считать себя вполне легитимными «можайскими князьями». В феодальную эпоху с ее особым вниманием к генеалогии и титулатуре, отождествление личности феодала с территорией, которой он владел или даже на которую только претендовал, можно встретить на каждом шагу. Ниже мы увидим, что такой же механизм расширения названия Белая Русь на смежные территории проявил себя в случае со смоленским князем Федором Юрьевичем, и, возможно, с новгородским и галицким князем Мстиславом Удалым.

В другом стихе Зухенвирта, в честь еще одного австрийского крестоносца, Ганса фон Травна, снова упоминается Изборск – «добрый город на Белой Руси». Теперь речь идет о событиях 1356 г., когда «белые русины имели наглость наехать на христиан», и в «рейсе», организованном для их наказания, фон Травну выпала честь быть знаменосцем Св. Георгия.

Привлекает внимание, что название Белая Русь было известно, по крайней мере, еще одному немецкоязычному поэту того периода, Генриху фон Мюгельну. Как и Зухенвирт, он провел некоторое время в Вене при дворах герцогов Рудольфа IV и Альбрехта III. Безусловно, оба поэта были лично знакомы (хотя термин Белая Русь использовали в разных значениях). Ниже еще пойдет речь о Мюгельне (глава 7) и другом немецком поэте, Томасе Причуке, которому тоже было известно это название.

Не значит ли это, что исследователям истории нашего названия стоит обратить пристальное внимание на немецкую поэзию эпохи, переходной от миннезингеров к мейстерзингерам? Возможно, и другим поэтам XIV—XV вв. Белая Русь представлялась некой символичной страной на востоке, полной коварных язычников, фантастических чудовищ и других опасностей, куда знатные рыцари отправлялись ради славы, ради героических поступков в честь прекрасных дам и расширения истинной веры? Не проникал ли такой образ Белой Руси и в литературы соседних стран, в частности, Италии? Так или иначе, веком позже мы встретим на Белой Руси благородного рыцаря Астольфа, героя рыцарской поэмы Маттео Боярдо «Влюбленный Роланд» (см. следующую главу).

Немцы употребляли название Белая Русь также и в официальном делопроизводстве. Некоторые сведения о ней из немецкоязычных источников начала XV в. касаются взаимоотношений ВКЛ с Новгородом и Псковом в 1410-х г. После заключения в 1411 г. Торуньского мира Витовт стремился подчинить себе эти республики, что беспокоило Орден, так как он не хотел объединения всех своих восточных соседей в одной державе. В 1412 г. угрожая Новгороду войной, великий князь литовский добился выдворения оттуда Федора Юрьевича, сына последнего великого князя смоленского Юрия Святославовича (ранее, в 1404 г. также лишенного власти Витовтом). Федор, популярный в Новгороде и родном Смоленске, сначала выехал в Ливонию, затем в Пруссию к великому магистру Генриху фон Плауэну, однако тот, не имея согласно условиям Торуньского мира, права принимать врагов Польши и ВКЛ, отослал его к чешскому королю Вацлаву  IV Люксембургу. Наконец, Федор нашел приют у брата Вацлава – императора Священной Римской империи и синьора ордена Сигизмунда I Люксембурга, который рассматривал опального князя как противовес Витовту.