До сих пор в научный оборот введено не так уж много цитат из старинных документов, в которых упоминается Белая Русь. Многие исследователи, пытаясь обосновать ту или иную версию происхождения названия, произвольно выбирают из всей этой «альбарусики» либо самое удобное для своих теорий, либо просто то, что известно именно им. Обычно цитаты вырывают из контекста соответствующих источников и манипулируют ими как деталями конструктора Lego, выстраивая концепции происхождения названия на свой вкус. «Чемпионами» такого цитирования являются выдержки из Татищева (якобы датированные 1135 г. и 1169 г.), Хроники Яна из Чарнкова (якобы 1382 г.), так называемого «Письма Ивана III к папе Сиксту  IV» (1472 г.), Меховского (1521 г.), Гваньини (1578 г.), Стрыйковского (1582 г.), в последнее время – из Дублинской летописи (около 1255 г.). Стало печальной традицией не обращаться к первоисточникам, а полностью полагаться на предшественников. Так, со времен, когда Н. Карамзин ввел в обиход упомянутое «Письмо Ивана III» (1817), кажется, только П. Пирлинг счел необходимым обратиться непосредственно к «Римскому дневнику» Джакомо Маффеи де Вольтерра, по которому Карамзин восстанавливал текст этого письма. Однако большинство исследователей, целиком полагаясь на авторитет русского классика, до сих пор упорно продолжают считать его «самым давним точным историческим сведением о Белой Руси восточнославянского происхождения» (см. главу 4). Такой догматизм, естественный для средневековых ученых, в наше время вряд ли может быть оправданным. Одной из целей данной работы является как можно более полная кодификация и систематизация известной и новой информации о Белой Руси XIII—XVII вв. с уточнением ее конкретного содержания и хронологии.

Мы располагаем самыми разными историческими источниками, хранящими сведения о названии Белая Русь и его прототипах. Среди них преобладают документы западноевропейского происхождения (на латинском, немецком и итальянском языках): хроники («Хроника Констанцского собора», «Венгерская хроника» Мюгельна, «Хроника Польши» Яна из Чарнкова, «Нюрнбергская хроника» и т.д.); энциклопедические и историко-географические трактаты (Дублинская летопись, «Трактат о двух Сарматиях» Меховского, «Космография» Мюнстера); географические карты (начиная с Фра Маура и Генриха Мартела) и глобусы (Иогана Шонера, Каспара Вопеля и др.); фрагменты дипломатической корреспонденции (в первую очередь, немецких и итальянских государств); памятники агиографии («Жизнь Св. Кунегунды»); поэзия (П. Зухенвирта, Я. Вислицкого) и даже работы по астрономии и астрологии (таблица эфемерид Бема, Холмский астрологический сборник). Небольшую группу составляют документы восточноевропейского происхождения – ее можно разделить на две подгруппы: 1) упоминания о Ферраро-Флорентийском соборе, которые восходят к «Слово на латыню» 1461 г. 2) летописные своды XVII—XVIII вв. (Густынская летопись, «Хроники Литовская и Жмойтская», Ермолаевский список Ипатьевской летописи), которые по части упоминаний о Белой Руси основываются на «Хронике Польской, Литовской, Жмудской и всей Руси» Стрыйковского.

Главные проблемы при реконструкции эволюции понятия Белая Русь – это датирование упоминаний этих источников о Белой Руси и установление их аутентичности. Большая часть ошибок, допущенных исследователями истории Белой Руси, вызвана в первую очередь недостатком критического отношения к текстам. Даты, под которыми название упоминалось в том или ином документе, автоматически принимались за настоящие, без учета истории создания и редактирования самого документа. А между тем, мало какие средневековые документы дошли до нас однородными с точки зрения авторства и времени создания. Даже поверхностная критика позволяет распознать во многих упоминаниях Белой Руси более поздние интерпретации, а в некоторых – сознательную фальсификацию.

Наиболее яркий пример такой фальсификации – так называемые «татищевские сведения». В XVIII в. российский историк Василий Татищев, ссылаясь на некие «Раскольничий, Польский и Ростовский манускрипты», заявил, что изначально Белая Русь была другим названием Владимиро-Суздальской земли:

“Белая Русь також по разделении детей Владимировых названа… престол был первой в Ростове, потом в Суздале, во Владимире и Смоленску, а напоследок уже перенесен в Москву… А по Днепру до устья реки Дручь, на запад Борисов, построен на границе при реке Березе”.

Выбрав такой тезис, Татищев затем последовательно использовал термин Белая Русь во всех случаях, когда речь шла про Владимир и Суздаль. Так, при описании событий 1135 г. он утверждал, что погубивший Переяслав «Юрий возвратился в свою область Белую Русь», а около 1157 г. сообщал, как Андрея Боголюбского «посадиша… на отчи столе во всей Белой Руси, в Ростове и Суздале».

Чтобы хоть как-то примирить эти сведения с современной ему действительностью, Татищев причислил к своей Владимиро-Суздальской Белой Руси еще и Смоленск: «Московская и Смоленская [имянуется] за едино Белая Русь». А чтобы объяснить явный переход названия от Владимира и Суздаля к белорусским Подвинью и Приднепровью, объявил, что «Литовские [князья], хотя похитить титул великих князей белорусских, обладав Смоленском, оное токмо за Белую Русь почли… но древнейшие манускрипты… всю сию страну кроме Смоленского, Белая Русь имянуют». Из белорусских историков этой версии придерживается, например, К. Тарасов.

Категоричность утверждений Татищева не может скрыть тот факт, что сам он в своих гипотезах был не совсем уверен. Это видно уже по тому, как он перебирает версии происхождения названия, не зная, на какой остановиться, и нисколько не заботясь о согласовании своих собственных положений между собой. То он пишет, что «татара, персияне, турки и другие восточные народы, не от себя вымысля, государей руских ак падышаха и сархан, т.е. белый государь, и государство Ак Урус — Белая Русь — именуют, и от сего звания, может, белое платье в предпочтении было», то: «наипаче Белая и Черная Русь ни от чего, как от цвета волос или одежд произошло». А вот уже: «О причине ж имяни сего разные мнения находятся. Герберштейн и другие от множества снегов написали… Паче же верительно сказание Макариа митрополита, что сие имя от преизясчества земли и довольства… дано». Очевидно, что для поддержания своих умозаключений Татищев не брезговал приписыванием некоторым авторам высказываний, которых они никогда не делали. К сожалению, как это обычно и случается с ошибочными теориями, импровизации Татищева надолго «застряли» в сознании следующих поколений историков.

Так, идея происхождения названия от «множества снегов» не озвучивалась осторожным в выводах Герберштейном. Насколько нам известно, она прозвучала век спустя у Ш. Старовольского (см. главу 11.), Г. Ильинский обличал наивность такой этимологии, но целиком положился на Татищева, приписав ее Герберштейну. О попытке Герберштейна (не уточняя ее сути) выяснить происхождение названия охотно пишут и другие исследователи (например, Р. Максимович). Однако, как показано в главе 5, Герберштейн дал свою версию происхождения термина «белые русские», что не совсем то же самое, и не в первом латинском издании 1549 г., как утверждал Максимович, а в немецком 1557 г. Причем выводил он это название не от «множества снегов», а от сочетания «белый русский царь» (см. главу 5). Выдуманными являются и ссылки Татищева на митрополита Макария, также подхваченные некоторыми белорусскими исследователями. Хотя в «Минеи Четии», созданные по инициативе Макария в середине XVI в., вошло в «Слово на латыню» — самый древний памятник восточнославянской литературы, который содержит сведения о Белой Руси, — мы не обнаружили никаких комментариев самого митрополита касательно происхождения названия.

Страницы: 1 2